Проект создания антиосманской коалиции в XVI в. между Московией и Персией

Предпосылки для создания антиосманского союза

В 90-е гг. XVI в. могущественная Османская империя постепенно вступила в полосу политической и экономической стагнации. Нестабильность верховной власти отразилась на ее внешнеполитическом положении. Балканские народы, недовольные османской тиранией, готовы были начать сопротивление. Великий визирь Синан-паша, управлявший страной при неспособном султане Мураде III, решил форсировать события и развязал войну со Священной Римской империей. Вскоре стало ясно, что положение Османской империи только ухудшилось. После смерти Мурада III султаном стал малолетний Ахмед II. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, персидский шах Аббас I принял решение начать войну с турками. Однако предварительно шах намеревался заручиться поддержкой европейских государств. Он отправил в Европу посольство для заключения антитурецкого договора. Намерение шаха Аббаса начать войну с турками возродило надежду на скорый конец Османской империи, прежде всего у императора Рудольфа II и папы Климента VIII. Борис Годунов взял на себя роль координатора в переговорном процессе между шахом и европейскими государями.

Посольства Персии

В конце 1599 г. в Москву прибыли два пеерсидских посольства. Миссия во главе с Пер Кули-беком являлась ответной на московское посольство в Персию во главе с кн. В.В. Тюфякиным и дьяком С. Емельяновым. Второе посольство, которое направлялось в Европу через Московское государство, возглавлял знатный персидский сановник Хусейн Али-бек, приходившийся родственником шаху Аббасу. Вторым послом и фактическим руководителем миссии был английский дворянин Энтони Ширли.

Посольство Пер Кули-бека прибыло в Москву в ноябре 1599 года. Документов о содержании переговоров, которые длились почти год, не сохранилось. По обрывочным данным можно предположить, что между московским правительством и Пер Кули-беком было достигнуто соглашение о продолжении переговорного процесса по заключению русско-персидского договора, начавшегося в 1593 году. С этой целью было сформировано посольство в Персию во главе с кн. Александром Федоровичем Жирово-Засекиным. Вторым послом был назначен дьяк Темир Засецкий, третьим послом — дьяк Иван Шарапов. Кроме того, в посольстве был еще подьячий Петр Данилов. Все четверо были правомочны в случае непредвиденных обстоятельств возглавить посольство. Посольство должно было сообщить шаху о вступлении на престол нового государя и со второй попытки попытаться подписать русско-персидский союзный договор.

Проект союзнического договора с Персией

В сложившейся ситуации союзнический договор с Персией имел стратегическое значение для Московского государства. Укрепляя свое внутреннее положение, Б. Годунов стремился всеми доступными средствами упрочить и внешнеполитический статус. Для этого ему было необходимо продолжать исполнять роль связующего звена между европейскими государями и шахом. Стабильное внутреннее и внешнее положение Московского государства в последнее десятилетие XVI в. давало Б. Годунову средства для более активных действий в отношении Османской империи. Годунов возлагал на посольство А.Ф. Жирово-Засекина большие надежды, считая его “важнее прочих”.

Сохранилась лишь незначительная часть материалов посольства А.Ф. Жирово-Засекина: наказ, посольские отписки по пути следования до Астрахани и комплект “докончальных” грамот — одна от имени шаха, другая от имени царя. Отсутствует грамота Б. Годунова к шаху Аббасу и статейный список посольства. Из сохранившихся документов следует, что основной задачей посольства было подписание русско-персидского договора — “для заключения между Россией и Персией доброй дружбы и вечного союза”. Царь Борис, как видно из сохранившихся материалов, собирался заключить с шахом Аббасом двусторонний договор, который подразумевал широкое сотрудничество во всех сферах, включая военную. Такой договор самым серьезным образом мог поднять авторитет Годунова в глазах европейских монархов.

За помощь и поддержку со стороны царя персидский шах, как это было принято в межгосударственных отношениях того времени, должен был отдать три свои “отчины”. К Дербенту и Баку прибавилась Шемаха, столица шамхальского ханства, крупнейший центр торговли и шелководства в Закавказье, находящийся в вассальной зависимости от Персии. Для того чтобы обосновать причину подобного рода притязаний, московские дипломаты в тексте договора четко обосновали статус и положение московского государя.

Статус московского государя после присоединения Казани и Астрахани стал соответствовать статусу Белого царя, именно так к московскому государю обращался шах Аббас. В понимании восточных государей статус Белого царя имел несколько иное значение. Белым царем считался основатель Золотой Орды (Дешт-и-кыпчак) Батый, сын Джучи, старшего сына Чингисхана. Персия стала улусом Хулагу-хана, также внука Чингисхана. Однако отец Хулагу — Толуй, или Тули, был младшим сыном Чингисхана. Таким образом, в “табели о рангах” восточных правителей потомки Джучи — Батыя были несравненно выше рангом и статусом, чем остальные правители, только они имели право называться Белыми царями. Став царем астраханским, московский царь получил, или, вернее сказать, завоевал, себе титул Белого царя. Поэтому постоянно повторяющиеся упоминания о братстве между двумя государями, действительно, имели место, только не в западноевропейском смысле, согласно которому все монархи между собой братья. Здесь понятие “братство” обозначает не равноправные взаимоотношения, а отношения старшего брата — московского государя с младшим — персидским шахом. Подчеркивалось это не только более пышной титулатурой. Постоянно повторяющееся полное именование русского царя, а не персидского шаха, должно было подчеркнуть большую значимость статуса царя по отношению к статусу шаха. Кроме того, не случайно в 5-м, 6-м и 7-м абзацах “Аббасова слова” шах как бы обращается к своему “брату” на “Вы”, как обычно обращаются только к сюзерену

Исходя из вышесказанного, ничем не обоснованная уступка шахом своих “отчин”, при желании, могла бы быть расценена как некая зависимость шаха от царя. Другой вопрос, в какой степени эта зависимость могла бы проявляться. Верность наших предположений можно проверить с помощью наказа-инструкции.

Первое и главное, в чем послы должны были убедить шаха, заключалось в том, что устное соглашение между государями неприемлемо: “А в обычае (ведет)тца у всех великих государей, как у великого государя нашего царя и великого князя Федора Ивановича всеа Руси самодержца, так у цесаря римского и у короля ишпанского и у француского и у литовского короля: которые государи межъ себя учинятца в братской любви и в докончанье и в соединенье, и межъ их бывают укрепленные грамоты, и подлинно все дела пишут в грамотах, как им меж себя бытии в дружбе и в братстве и в любви неподвижно и на недругов заодин стояти. Да на тех грамотах, великие государи меж себя перед послы правду чинят, да потому в братской дружбе и в любви потому докончанью и правят и крепко и неподвижно содержати”. Этот аргумент должен был произвести впечатление на Аббаса, который уже почти десять лет пытался вступить в союз с европейскими государями

Однако существовала еще одна причина, по которой шах Аббас мог не согласиться подписывать договор. В наказе послам четко предписывалось, каким образом следует осуществить процедуру подписания. После того как Аббас согласится подписывать договор, с привезенного послами списка “шах Аббасово слово” следует написать слово в слово текст “по-фарсовски” и на той “грамоте правду учинить, шерть дать, и их (послов) ко государю отпустить” [там же]. “Учинить шерть” означало принести клятву на Коране. Московский государь должен был подтвердить и закрепить договор “по своей вере” — “дать правду”. Стоит обратить внимание на то, что шах учиняет не “правду”, как русский царь, а “шерть”. В самом общем значении “шерть” — это клятва, договорные отношения, “шертъныи” — утвержденные клятвой. Тем не менее “шерть” у мусульманских народов никогда не являлась просто клятвой. У В.И. Даля объяснение “шерти” соответ ствовало ее истинному назначению и случаям ее употребления. “Шерть” — присяга мусульман на подданство. Дать “шерть”, “шертовать” — означало присягнуть.

В XV-XVII вв. “шерть” не являлась межгосударственным соглашением, а была персональным договором между правителями. С восшествием на престол нового правителя ее необходимо было продлевать. Однако нарушение условий “шерти” могло рассматриваться как личная измена одной стороны. Также можно считать, что зависимый характер “шертных” соглашений проявлялся не только и не столько в признании холопства одной из сторон. Подобного рода соглашения делались иногда очень деликатно. Например, перечислялись обязательства только одной стороны, вторая не брала на себя никаких обязательств, в результате разработчики Посольского приказа добивались весьма обтекаемых формулировок.

В каком смысле слова о принесении “шерти” персидским шахом хотела употребить московская сторона, сказать достаточно трудно. Однако следует высказать некоторые соображения. Если предположить, что вышеуказанная фраза означала простую формальность, а именно, что шах своей клятвой (шертью) подтверждает или удостоверяет взятые на себя обязательства, тогда в Москве ту же процедуру проделает царь, дав “правду” (то есть твердое обещание, клятву) на своем варианте “докончанья”. Следовательно, получалось, что шах должен был и “правду учинить”, то есть дать клятву, и одновременно “дать шерть”, иначе говоря, еще раз поклясться.

Возможно ли, что московское правительство таким образом собиралось “учинить (шаха) под своей великою рукой”?! В этом смысле становится понятна фраза московского посла Афанасия Власьева, высказанная в 1599 г. императору Рудольфу II: “Кызылбашкой Шах во всей Государеве воле, и что к нему Государево повеленье ни будет, и он то учинит”. Однако, следуя логике, если бы шах собирался вступить в подданство к московскому государю, а тот соглашался его в это подданство принять, то необходимо было составить не “докончальную” грамоту, а “шертоприводную запись”, которая являлась бы присяжным листом, свидетельствовавшим о вступлении шаха в подданство. Посольские чиновники, составляя текст наказа, употребляли в некоторых местах слова “правда”. Можно допустить, что это не простая игра слов, и сделано это было для того, чтобы впоследствии московское правительство обладало большими преимуществами в сфере ратификации договора. С юридической точки зрения договор не представлял собой равноправного “докончанья”. Например, такого, какое было заключено в 1514 г. между Василием III и императором Максимилианом I и которое так стремились возобновить московские дипломаты с Рудольфом II.

Кроме того, в проекте договора открытым оставался и вопрос об общих “недругах”. Если у Персии был один конкретный враг — Турция, то Московское государство могло назвать в числе своих врагов сразу несколько государств — Польшу, Швецию, Крымское ханство и лишь в последнюю очередь Турцию. Тем не менее из текста договора следовало, что предполагаемый союз — “соединенье” — должен был быть направлен против турок. Подобного рода неясности давали некоторым исследователям возможность утверждать, что Б. Годунов не собирался воевать с Турцией. В действительности война с Турцией в союзе с Персией и другими европейскими государствами могла бы принести Московскому государству ощутимую выгоду при минимальных людских и финансовых затратах. Если Персия и Священная Римская империя все свои ресурсы должны были направлять на нужды войны, то Московское государство в этой ситуации занимало более выгодное положение. Существовало несколько способов участия Московского государства в войне с Османской империей:

1. силами казачьих подразделений Дона и отчасти Запорожья;
2. силами вассальных кабардинских и черкесских князей;
3. оказанием силового и дипломатического давления на крымских татар;
4. постройкой на Северном Кавказе городов-крепостей с постоянными русскими гарнизонами, которые препятствовали турецкой агрессии;
5. оказанием Персии финансовой помощи не “казной”, а содействием в реализации через свои территории в Европу персидского шелка-сырца;
6. поставками вооружения для персидской армии в обмен на территориальные уступки.

Список можно было бы продолжить. Персии в этой ситуации пришлось бы значительно сложнее. Этого не могли не замечать при дворе шаха. Даже если не брать во внимание неясные статьи и формулировки, связанные с дальнейшим статусом и обязанностями персидской стороны, Московское государство предлагало Персии неравноценные гарантии. Если Московское государство обязывалось участвовать в борьбе с Турцией в силу своих возможностей, то Персии предстояло участвовать вместе с Московским государством против совершенно неизвестного для нее “врага”, например Польши.

Годунову необходимо было заручиться письменными обязательствами со стороны Аббаса, поэтому московские послы должны были приложить для этого все возможные средства, включая явную дезинформацию. А.Ф. Жирово-Засекин должен был сообщить Аббасу о том, что “Великий государь его царское величество с великими государи с цесарем римским и с королем ишпанским и с иными с великими государи в докончанье и в крепкой дружбе живут. А в том межъ великими государи живут укрепленные грамоты, да по тому укрепленью и правят и крепко и неподвижно то докончанье вперед содержат”. Это утверждение не соответствовало действительности, но оно должно было послужить дополнительным аргументом в пользу подписания договора. Если бы Аббас вновь отказался подписывать неравноправный договор, то он, по мысли Б. Годунова, мог бы лишиться расположения и поддержки западноевропейских монархов. На наш взгляд, Б. Годунов недооценивал личные качества и возможности Аббаса.

Путь посольства в Персию

Вместе с посольством кн. А.Ф. Жирово-Засекина и дьяка Т. Засецкого в Персию возвращалось посольство Пер Кули-бека. Персидские посольства Пер Кули-бека и Энтони Ширли — Хусейн Али-бека, прибывшие в Москву в ноябре 1599 г., на приеме у Б. Годунова были вместе. Б. Годунов, таким образом, был хорошо информирован о целях европейской миссии шаха Аббаса, которая заключалась в как можно более скором донесении до сведения европейских монархов предложений шаха по созданию антитурецкой коалиции. Посольство Ширли — Хусейн Али-бека покинуло Москву весной, а Пер Кули-бек — в конце сентября 1600 года. В ответном письме шаху, переданном с посольством Пер Кули-бека, Б. Годунов сообщал причину почти пятимесячной задержки Э. Ширли и Хусейн Али-бека в Москве. Подчеркивая важность “европейской” миссии шаха, царь объяснял задержку невозможностью ее отправки сухопутным путем (как того просил шах) из-за “волнений в Литве”.

Посольство А.Ф. Жирово-Засекина присоединилось к Пер Кули-беку в Казани в ноябре 1600 года. Зимовали русское и персидское посольства в Саратове. 28 февраля 1601 г. астраханские воеводы Ф.А. Погодков и О.Т. Плещеев получили из Москвы письмо от Б. Годунова, к которому прилагались грамоты императора Рудольфа II на имя шаха Аббаса. Воеводам были даны четкие указания о передаче императорских грамот не персидскому послу, а А.Ф. Жирово-Засекину. Именно московский посол должен был вручить Аббасу на первой аудиенции вместе со своими собственными верительными грамотами послания императора Рудольфа. Более того, А.Ф. Жирово-Засекин должен был подчеркнуть, “что те грамоты присланы от нашего царского величества с Москвы в дорогу в Асторохань, а к нашему царскому величеству прислал их Руделф цесарь зъ гонцом своим Михаилом Шелем, а писал к нашему царскому величеству Рудельф цесарь в своей грамоте, чтоб нашему царскому величеству те грамоты послати к нему к Аббас Шахову величеству”.

Эти грамоты-письма были реакцией Рудольфа II на прибытие в Прагу посольства Э. Ширли — Хусейн Али-бека. Причем император в своем послании к Годунову просил не “послати” его грамоты к шаху, а разрешить М. Шелю отправиться в Персию через территорию Московского государства. Таким образом, Б. Годунов сознательно нарушал договоренность, достигнутую на переговорах в Москве в 1593 г. с послом императора Никласом фон Варкочем.

В письме астраханским воеводам кн. И.В. Сицкому и О.Т. Плещееву от 28 февраля 1601 г. Б. Годунов, предвосхищая прибытие посольских караванов в город, требовал от чиновников заранее приготовиться к их приезду и максимально ускорить отправку посольств в Персию. Следовательно, в конце зимы 1601 г. Б. Годунов не собирался отзывать посольство А.Ф. Жирово-Засекина обратно в Москву.

В отрывке письма воеводы О.Т. Плещеева Б. Годунову говорится, что 30 апреля 1601 г. “послы, которым идти в Кизылбаши, князь Александра Засекин да Темир Засетцкой, да дъяк Ивашка Шарапов, да Аббас шахов посол Перкулы-бек… в царство Астраханское пришли”. Как и полагалось, посольства обеспечили “кормом и питьем”. Письмо обрывается следующей фразой: “Июня по 13-е число по росписи давали, и отпустили, государь, твоих государевых царевых и в. кн. Бориса Федоровича всеа Русии послов на твоих государевых и великого кн. Бориса Федоровича всеа Русии на двух бусах, и кизылбашскаго шах Аббаса…”. Процитированный текст не оставляет сомнений, что в середине июня 1601 г. московское и персидское посольства отплыли из Астрахани в Персию.

Среди собранных и опубликованных в первой половине XIX в. А.И. Тургеневым материалов имеется один интересный документ на польском языке под номером XXX. Обнаружен он был в собрании аббата С. Альбертранди и датирован 1600 годом. Документ представляет собой депешу (avvizi) Сефера (Шефера) Арменина, находившегося на службе польского короля Сигизмунда III. В депеше Сефера подробно описывается торжественная встреча в Исфахане московского посольства. Сефер передавал это событие со слов знатного персидского сановника Тахмасп-бека. Хотя Сефер не называет имя московского посла, но с большой степенью вероятности можно предположить, что речь шла о посольстве А.Ф. Жирово-Засекина.

Помимо этого в “Хронике кармелитов” есть упоминания о том, что в 1601 г. шах Аббас получил от императора Рудольфа II некие письма, доставленные через Московское государство. Доставить в это время какие-либо письма могло только посольство А.Ф. Жирово-Засекина.

Примечательно, что в депеше имперского посла Стефана Какаша фон Залонкемени, отправленного в Персию в ответ на посольство Ширли — Хусейн Али-бека и проезжавшего через Московское государство осенью 1602 г., есть такая фраза: “Великий Князь послал в прошлом году посольство в Персию, но оно еще не возвращалось оттуда”. Следовательно, в 1601 г. из Москвы в Персию отбыло посольство и к осени 1602 г. еще не возвратилось.

В сохранившейся среди Грузинских дел Посольского приказа депеше на имя Б. Годунова терских воевод князя “Ондрюшки Хилкова” и “Микифорки Троханиотова” прямо говорится о том, что летом 1601 г. к шаху Аббасу в Исфахан “дошли здорово” “твои государевы послы князь Александр Засекин с товарищи” “и были у шах-Баса твои государевы послы трижды”. Осенью Аббас уехал в “Хазлев” (Казвин) женить сына, московские послы остались дожидаться его возвращения в Исфахане.

Наконец, в Разрядной книге за 7111 (1603) г. есть короткая запись: “Тово же году августа 28 день, пришел к Москве Кизылбашской посол Лачин-бек, а с ним пришли государевы послы: князь Олександра Федорович Жировой-Засекин да Темир Васильев сын Засецкой, да дьяк Ивашка” . Следовательно, посольство в полном составе вернулось в Москву с ответной миссией шаха в 1603 году. В дальнейшем кн. А.Ф. Жирово-Засекин оставался на службе, и его имя упоминается в Разрядной книге за Смутное время. Таким образом, с началом навигации по Каспийскому морю в июне 1601 г. посольство кн. А.Ф. Жирово-Засекина вместе с персидским послом Пер Кули-беком отплыло в Персию. В начале осени 1601 г. посольство начало переговоры, а осенью 1602 г. с миссией Лачин-бека двинулось в обратный путь.

Итоги

Каковы были результаты посольства, или, точнее сказать, насколько А.Ф. Жирово-Засекину удалось выполнить поставленные перед ним задачи? Источники не позволяют дать однозначного ответа. Достоверно только то, что договор не был подписан. Тем не менее миссию нельзя назвать провальной, так как Аббас направил в Москву вместе с А.Ф. Жирово-Засекиным своих послов. Аббас надеялся достичь определенного компромисса и заручиться поддержкой Московского государства в антитурецкой борьбе. Осенью 1603 г. шах начал военные действия против Османской империи и об этом должен был сообщить Годунову Лачин-бек.

Дальность расстояний и некоторая изолированность Персии от других западноевропейских государств долгое время не давали ей возможности вести переговоры с европейскими монархами напрямую. Это означало, что обойтись без участия в переговорном процессе Московского государства как для европейских государств, так и для Персии было невозможно. И император Рудольф II, и шах Аббас продолжали нуждаться в Московском государстве как в посреднике, так и в союзнике. В сложившихся обстоятельствах, когда и Священная Римская империя, и Персия вели войну с Турцией, Годунову необходимо было срочно корректировать свою позицию и от посреднической роли переходить к активному участию в антитурецкой коалиции. Определенные выводы из сложившейся ситуации были сделаны. Кроме того, в течение нескольких лет, на рубеже XVI-XVII вв., Московское государство испытывало стихийные бедствия, результатом которых стали голод и мор. Б. Годунову как никогда была необходима победоносная кампания, чтобы разрядить социальную и экономическую напряженность. Поэтому вполне допустимо говорить о достаточно серьезных намерениях московского правительства в отношении военных действий против Турции в союзе с Персией и Священной Римской империей. Однако Б. Годунов, используя выгодную для себя в этот период времени международную конъюнктуру, проявил слишком неумеренные политические амбиции. В результате договор так и не был подписан. Стороны ограничились заключением неких устных договоренностей — “note verbale” о совместных действиях против турок. Возможно, Годунов продолжал надеяться на заключение письменного договора, но весной 1605 г. он скоропостижно скончался. Момент был упущен и, несмотря на все старания в этом направлении Московского государства, уже после событий Смуты, не появился до конца XVII столетия.

Originally published at https://istorium.net on January 19, 2020.